Думаешь, у нас есть шанс?
Девятое августа 2020 г., утро.
- Юля, поехали голосовать за Тихановскую!
- Ты думаешь, у нас есть шанс? Разве может что-то поменяться?
- Мы должны попробовать. А вдруг?
- Хорошо, поехали.
Забавно, но именно так началась моя история. Учась на факультете международных отношений, разве я не интересовалась политикой? Конечно, интересовалась. Когда-то, в году 2019, были даже попытки участвовать в общественной жизни и пробовать что-то менять. Но тогда один близкий человек мне сказал: «Юль, в этой стране ничего не измениться, пока на улицу не выйдут тысячи, сотни тысяч человек. А пока людям есть что выпить и чем закусить, этого не произойдет». Я прислушалась к этим словам. Кто знал, что они будут так опровергнуты.
Честно признаюсь, даже девятого августа с утра я была настроена скептически. Но когда мы приехали на участок, я была безумно удивлена и воодушевлена происходящим. Возле участка выстроилась огромная очередь людей. У 90 процентов людей на руках были белые браслеты. У меня волосы были заплетены хвостиком с белой резинкой. Я, не раздумывая, сняла эту резинку и надела себе на руку.
Мы проголосовали. Перспектива того, что все может измениться, уже не казалась такой призрачной. В сети стали появляться результаты выборов на разных участках. Было много мест, где с большим отрывом побеждала Светлана Тихановская. Однако вечером огласили результаты подсчетов – более 80% проголосовали за Лукашенко. Все понимали, что это невозможно.
Ночью началось что-то страшное. Мои родители были за городом, мы с сестрой оставались в нашей квартире в Уручье. Перестал работать интернет. За окном всю ночь были слышны крики, взрывы. Периодически мы видели огромное количество пробегающих мимо нашего дома силовиков в экипировке.
Так продолжалось три ночи. Следующей ночью у нас под окнами на парковке силовики выбили окно машины, вытащили оттуда человека и начали его избивать. Мы с сестрой и нашими друзьями смотрели на происходящее с балкона. Балкон у нас застекленный, прозрачный, живем мы на последнем этаже. Более 20 силовиков столпились у нашего дома. Один из них начал нам кричать: «Суки, блядь, окна закрыли и ушли отсюда, или стрелять будем!». Мы немного испугались, выключили свет. Конечно, мы понимали, что светошумовую гранату так высоко они не закинут, поэтому продолжали наблюдать за происходящим. И тут один из них бежит в микроавтобус и возвращается с… гранатометом. Мы все от неожиданности моментально легли на пол. Так мы пролежали чуть больше минуты. Когда силовики разошлись, мы вернулись обратно в комнату.
Ночью 11 августа под нашими окнами избивали мотоциклистов. Мы слышали крики омоновцев, удары дубинок. Видели, что на дороге лежали и не двигались люди, но их все равно продолжали бить. И у нас не было уверенности, что после такого зверства все из них остались живы.
Видео с жестокими избиениями с улиц. Фотографии последствий страшных пыток с Окрестина. Ужасающие истории от пострадавших и волонтеров. Пропавшие без вести друзья и знакомые. Несколько убитых.
Августовские события стали точкой невозрата. После всего того, что я пережила и увидела, находиться в стороне было просто невозможно. Невозможно закрывать глаза на то, что происходит в моей родной стране, невозможно просто продолжать дальше жить так, как я жила раньше, невозможно ходить в университет на пары, делать домашку и писать курсачи.
Студенческие протесты
Наши студенческие протесты начались еще в августе. Я была безумна горда своим факультетом, своими преподавателями и однокурсниками за их неравнодушие. Уже тогда мы чувствовали некую особенную, новую связь, которая сложилась между нами, когда мы сделали свой выбор. Эта связь ощущалась со всеми беларусами, но внутри студенческого сообщества это было необычайно ценно.
На первое сентября были большие надежды. И, стоит отметить, студенты тогда задали высокий уровень. Мы показали всему Минску, как нас много и что мы можем. Прорываться через сцепки ментов посреди проспекта? Без проблем!
А вот возвращение в университет немного разочаровало. Красное лицо, неровное дыхание, бегающий взгляд. С таким видом и захожу на середину пары по немецкому. На меня удивленными глазами смотрит вся группа.
- Юля, почему ты так опоздала на занятие?
- Я от ОМОНа убегала. Вы разве не в курсе, что происходит?
Тут мне открылась другая сторона медали. Я совершенно не могла понять, как можно продолжать дальше спокойно ходить на пары, готовиться к контрольным и вообще не интересоваться тем, что происходит. К ощущению единства у меня добавилось ощущение раскола внутри студенческого сообщества и нации в целом. Были ребята, которых кроме своих личных забот ничего не интересовало. Они абсолютно игнорировали происходящее вокруг и закрывались внутри своего маленького мира. Но были, к сожалению, и те, кто писал доносы. От таких вещей становилось действительно жутко. Ради местечка в министерстве они были готовы пойти на сделку со своей совестью и подставить своих однокурсников. Я искренне надеюсь, что доносчики не предполагали, что их действия против тех, с кем они вместе учились несколько лет, могут закончиться тюремным сроком.
Сейчас я намного мудрее и спокойнее смотрю на такие вещи. Мой опыт последних лет позволил мне лучше узнать людей, научиться понимать их мотивы и принес осознание, что действительно плохих людей значительно меньше, чем нам кажется. Зачастую людьми руководит страх, и у них недостаточно сил для того, чтобы сделать правильный выбор.
Шли учебные дни. Каждая неделя начиналась с ожидания воскресенья. Черная маска, солнцезащитные очки, кепка, перчатки. Белая краска, красная краска. Не забыть поставить на телефон другой телеграм. Зубную щетку в рюкзак, на всякий случай. Одеться поудобнее. Мам, я скоро вернусь. Не переживай, я быстро бегаю. Но если не вернусь, вот памятка, что делать.
Пели песни, кричали кричалки, рисовали на асфальте, убегали от милиции, уворачивались от выстрелов. А завтра снова на учебу. Вот только вернуться удается не всем.
Говори пароль, или пальцы тебе отрежем
Очередное воскресенье 2020 г. Сегодня я решила не пойти на марш, в отличие от некоторых моих однокурсников. Тогда в городе было необычно много силовиков. Этот марш отличался от предыдущих. Разгоны и задержания начались задолго до того, как людям удалось собраться. В дальнейшем такая тактика стала применяться постоянно, но в тот день это было довольно неожиданно. Количество задержаний достигало 1000 человек. Я очень переживала за ребят. В какой-то момент один из них перестал выходить на связь.
В тот день во мне было много переживаний. Я ощущала острую несправедливость. Чувствовала злость. Мы с однокурсником Владом не были близкими друзьями, но он всегда был для меня своим человеком. В такое тяжелое время нужно особенно быть друг за друга.
Понедельник. Как обычно в этот день недели мы планировали пойти на акцию возле БГУ, а потом студенческой колонной присоединиться к маршу пенсионеров. Но тот день был не совсем обычным. Ведь вчера задержали нашего однокурсника. У нас не было никакой информации о местонахождении Влада и в принципе никакого понятия, что с ним.
Эмоции меня захватили и я напрочь забыла об осторожности. Во время марша я дала несколько интервью, близко подходила к сопровождающим нас бусам и вела себя, скажем так, довольно смело.
Марш прошел спокойно, после чего люди начали расходиться. Мы спустились в пешеходный переход, что можно было считать точкой обнуления, и, совершенно потеряв бдительность, направились перекусить. Вдруг чувствую чью-то руку на своем плече. От неожиданности дергаюсь вперед. Со словами: «Девушка, пройдемте» меня грубо хватают за шею. Я все еще не вижу, кто находится позади меня и совсем не понимаю, что происходит. Инстинктивно швыряю телефон на асфальт. Моя подруга тут же пытается его поднять, но ее отталкивают и забирают мой телефон. Я пытаюсь вырваться и уже понимаю, что это ОМОН. Подбегают еще несколько милиционеров, и вот они вшестером несут меня в бус. Мне безумно страшно, я брыкаюсь, кричу, зову на помощь и не понимаю, почему никто вокруг ничего не делает, почему никто не пытается мне помочь.
Меня грубо кидают в машину. Удар по спине. От удара я улетаю в конец микроавтобуса, ко мне подходит омоновец и швыряет меня на сиденье. Потом он берет меня за шею, прижимает мою голову к ногам со словами: «Лицом в пол, сука». Когда отпускает, я сворачиваюсь в клубок, закрывая голову руками и прошу меня не бить.
- Ребята, пожалуйста, только не бейте. Только не бейте, - кричу я, совершенно не осознавая, что происходит и что меня ждет.
- Фамилия, имя, отчество и адрес проживания, - спрашивает человек в балаклаве, сидя напротив меня, направляя камеру мне в лицо.
- Пожалуйста, можно я отдышусь, я совсем не могу говорить, дайте подышать, пожалуйста.
Обстановка слегка успокоилась. Мне дали немного времени прийти в себя. В микроавтобусе было 6 омоновцев, водитель и я. Двое сидели напротив меня, один рядом со мной, другие стояли возле нас полукругом.
Они начали записывать мои показания на видео. ФИО, адрес, место учебы, ничего особенного. Спросили, участвовала ли я в марше. Я сказала, что да, рассказала им, что я не могла сидеть в стороне, потому что моего друга вчера задержали. Они никак это не комментировали, просто слушали информацию. Несколько раз я просила отпустить меня или дать позвонить родным, на что мне отвечали, что родных оповестят.
У меня начали спрашивать пароль от телефона. Разговор перешел в весьма забавное русло. Я начала им рассказывать, что подписана на все оппозиционные ресурсы, если им это интересно. Но их не устраивал этот ответ, они хотели почитать мои переписки и даже обещали не лезть в мои личные фото.
Наш спор длился довольно долго для такого диалога – около 5 минут. До того момента, как один из парней, который за все это время не произнес ни слова, сказал:
- Сука, говори пароль, или пальцы тебе отрежем!
- Зачем вам мои пальцы? У меня тач-айди не работает…
Не знаю, как мой мозг в такой стрессовой ситуации выдал такую божественную шутку, но я считаю, это шедевр. Посмеялся, правда, только один из ребят. Наверное, потому что только он ее и понял.
Но на самом деле, мне стало жутко. Я не знаю, куда мы едем и с кем. Сейчас со мной может произойти, что угодно, и потом я никак этого не докажу и вряд ли узнаю, кто это сделал. Я понимала, что отрезать мне пальцы они не будут, но поломать, или применить насилие другого характера – вполне в их стиле.
Мне пришлось дать пароль от телефона. Точнее, я ввела его сама, так, чтобы сам пароль они не увидели. Это мое действие могло привести к весьма плачевным последствиям, но, к удивлению, найдя в одной переписке мою фотографию с марша они успокоились. Видимо, они просто хотели убедиться, что задержали нужного человека.
Мы подъехали к РУВД и меня передали другим сотрудникам. И мой разблокированный телефон тоже. У тех уже было значительно больше времени, чтобы изучить мобильник, но и тут все обошлось. Сотрудник РУВД, который со мной общался, посмотрел несколько переписок и заблокировал мой телефон. Я вздохнула с облегчением, паника прошла.
Но больше всего я переживала за родных. Связаться с ними мне все ещё не давали.
Наша беседа с этим сотрудником РУВД складывалась довольно позитивно. Я объясняла ему, зачем мы ходим на митинги.
- Мы же имеем право иметь другое мнение и быть против действующей власти?
- Да, конечно. Но можно же по-другому воздействовать на ситуацию.
- Как? Разрешения на митинги не выдают, оппозиционных кандидатов не допускают до выборов. Что можно сделать?
- Ну… Поправки в конституцию предлагать, например.
Нашу беседу прервал майор, который привёл задержанного парня. Майора очень возмутил тот факт, что я сижу на стуле.
- Что это за поза такая вальяжная? Быстро встала лицом к стене!
Парень, рядом с которым я стала, выглядел испуганным.
- Все хорошо?
- Нет.
Позже, когда нас везли на Окрестина в одной машине, он рассказал, что в микроавтобусе его били электрошокером.
А перед этим, в РУВД меня отвели на досмотр. Это был актовый зал, в котором мы с молодой девушкой остались наедине. У нас завязалась беседа, в которой выяснилось, что она тоже учится в БГУ на 3 курсе, но на юридическом факультете. Наполненным сочувствием голосом она спросила, много ли «наших» сегодня задержали. Думаю, что она не очень хотела там оказаться. По крайней мере, надеюсь на это. Но ситуация очень забавная. Хорошо отражает то разделение общества, о котором я писала выше.
Дальше были бесконечные 5 часов в одиночной камере в РУВД. Там был только бетонный выступ в стене, на котором я предпринимала тщетные попытки улечься. Много мыслей о родных, о том, что сейчас происходит снаружи. Еще я очень боялась, что меня отчислят из универа, или что я не успею дописать курсовую, если меня посадят на сутки. Обидно вот так, после 4 лет обучения, на последнем курсе вылететь.
Нас повезли на Окрестина в патрульной машине. Ехала я с тем парнем, которого били электрошокером, одним милиционером и гаишником. Поездка была довольно позитивная, и ребята даже предложили со своих личных телефонов позвонить нашим близким.
- Мам, привет! Все хорошо, я уже почти на Окрестина!
Как же абсурдно звучали эти слова. Меня везли в место, где пытают людей, а нам от этого было радостно. Ну, это была хоть какая-то определенность. После такого путешествия в микроавтобусе с дяденьками в черном, могло быть и хуже.
И никто все еще не знал, где Влад.
Надеюсь, мы скоро победим
По приезду на Окрестина меня завели в четырехместную камеру, где уже сидели четыре девушки. Все врачи. Обстановка была очень дружелюбная, я познакомилась с девчонками, мне дали поесть хлеба и воды. К сожалению, это все, что там было. Чуть позже к нам привели преподавательницу из БГУ.
На следующий день у нас был суд. Суд проходил в ИВС Окрестина, там, где мы и сидели. Нас заводили в маленькие кабинеты, за нами наблюдал сотрудник, а мы сидели за ноутбуком и общались с судьей по скайпу. Восхитительно. Но ковид – он такой.
Происходящее на суде можно было сравнить с плохо отрепетированным цирковым номером. После соблюдения всех формальностей судья пригласила свидетеля. По рассказам девочек, свидетели подключались к звонку онлайн, но в моем случае свидетель уже находился в ИВС Окрестина. Он зашел в кабинет, приказным тоном сказал мне встать лицом к стене и завести руки за спину и сел на мое место. Любопытные у них там порядки. Никто даже не обратил внимание на то, что со мной вел себя так свидетель.
Парень представился сотрудником МВД. На все поставленные ему судьей вопросы он отвечал размыто, без каких-либо деталей. Было очевидно, что раньше он меня никогда не видел, как и я его. Судья попросила его описать меня и признаки, по которым меня идентифицировали во время задержания. Вместо того, чтобы посмотреть на меня и сказать, во что я была одета (у меня ведь другой одежды не было), он начал описывать вещи, которые у меня якобы были при себе (сумка, кепка, протестная символика). Я попросила судью заглянуть в протокол описи моего имущества, в котором отсутствовала какая-либо информация об этих вещах, но видимо ей это было не очень интересно. Но, возможно, именно из-за такого глупенького свидетеля совесть не позволила судье дать мне 15 суток. Зато на 12 суток ее совести хватило.
После суда мне даже дали поговорить с папой. Я была в легком шоке от приговора, потому что, честно говоря, рассчитывала на штраф. А еще попросила папу купить мне курсач.
Спустя несколько часов я окончательно осознала происходящее и смирилась. В целом, ситуация не казалось такой страшной. Провести 12 суток в компании интересных и умных людей могло стать отличным опытом. Медики и преподаватели читали нам лекции и рассказывали необычные истории, а я все время придумывала разные игры и веселила девчонок. Да и о текущей обстановке можно было разговаривать вечно. Все делились историями своих задержаний, и каждая история была уникальна по-своему. Помню, медики рассказывали, как они стояли во внутреннем дворике РУВД. Всего их было около 60 человек. Сотрудник РУВД спрашивает, есть ли среди задержанных медики, на что от всех присутствующих получает утвердительный ответ в один голос.
- Что, все медики?
- ДА.
Кто людей лечит и на вызовы ездит, это уже никого не волнует.
Чуть позже выяснилось, что в соседней камере с нами сидела бабушка моего близкого друга. А пока она сидела, у нее умер муж. Женщина – очень чудесная, профессионал своего дела. Многим за это время помогла. Не уверена, что медики, которые работают в таких местах, как ИВС или СИЗО, хоть что-то знают о медицине и ходят на работу трезвыми.
На следующий день после суда к нам в камеру завели около 10 человек. Девушки выглядели очень истощенными и обессиленными. До ИВС они 3 дня находились в Жодино. Там первые два дня из еды им давали только хлеб, нормальную еду принесли только к вечеру третьего дня.
Нам повезло застать еще хорошее отношение охранников к задержанным на протестах. Ну или это мы были такие приятные и позитивные, что как-то по-другому сложно было к нам относиться. Тогда еще была возможность получать передачи от родных, и один их охранников принес мне сумку от родителей. Пока мы сверяли содержимое передачки по списку, мы разговорились на совершенно разные темы, шутили. Около 15 минут длилась наша беседа.
- Знаешь, я очень надеюсь, что мы скоро победим.
- Юля, я тоже очень на это надеюсь.
Это был ответ сотрудника охраны. Его голос был очень искренним и сочувствующим. Во всей моей истории это был не единственный человек из системы, кто не поддерживал власть, но оставался служить ей. Я не осуждаю их, но и не поддерживаю. Я понимаю, почему они сделали такой выбор, и не хочу их за это ненавидеть. Я искренне надеюсь, что эти люди стараются вредить системе, нести добро и помогать людям, с которыми они вынуждены стоять по разные стороны. И что, когда в день Х им снова придется сделать выбор, они выберут правильный путь.
Все остальное - решаемо
Про оставшиеся дни я бы хотела рассказать кратко. На четвертый день, перед переводом в ЦИП, к нам завели новых девчонок, которые рассказали про смерть Романа Бондаренко. Эта новость всех поразила, мы совершенно не могли понять, как такое могло произойти на мирных протестах.
В ЦИПе мы провели всего несколько часов, после чего нас ждала поездка в Барановичи. По дороге туда нам даже удалось еще раз пообщаться с родными.
Встретили нас криками: «Руки за спину! Голову прямо, смотрим вниз, головой не крутим! Бегом! Быстрее, блядь, побежали!». И мы бежим в кроссовках без шнурков, с передачками за спиной, под крики тюремных надзирателей. Тогда показалось, что сидеть тут будет очень страшно. А камеры какие! В Барановичах царила атмосфера подземелья средневекового замка. Политических держали в старом корпусе. Было ощущение, что кроме окон в этих камерах ничего не переделывали после 1950-х годов. Шершавый бетонный пол, обваливающаяся штукатурка на стенах, железные кровати. Везде плесень, все грязное, подтертое, ржавое. И совершенно нет места. В камере на 8 человек было 4 двухъярусных кровати, стол, лавки, туалет в виде отверстия в полу и умывальник. Площадь камеры составляла не более 20 м2. Условия просто нечеловеческие.
Но даже там мы умудрялись содержательно проводить время: делились своими историями, придумывали и пели песни, лепили поделки из хлеба, читали книги, разгадывали кроссворды. Нам даже письма приходили. Боже, как приятно получать письма! Это как глоток свежего воздуха, весточка со свободы. Когда ты в тюрьме и не получаешь никакой информации извне, очень быстро появляется ощущение, что жизнь идет где-то там без тебя и все про тебя забыли. Поэтому получать письма безумно важно – это придает силы!
Охранникам не было до нас дела, мы могли спокойно спать днем и заниматься своими делами. Так спокойно и пролетели все 8 дней в Барановичах.
Прошло всего 12 суток, но возвращаться в свободную жизнь было очень странно и непонятно. Меня встретили родные и друзья. По пути домой мы очень много говорили.
В дороге мы созвонились с Владом. Сначала я была обижена на него за то, что он не приехал меня встречать. Но оказалось, Влад пострадал сильнее меня: несколько ранений от резиновых пуль, сотрясение мозга, закрытая черепно-мозговая травма. На сутках он заболел ковидом и сидел с высокой температурой. В один день он чувствовал себя так плохо, что потерял сознание и ударился об стол в камере.
Вот таким он был, мой 4 курс университета. Кстати, ковидом в заключении я тоже заразилась. Возвращаться в учебный процесс по всем этим причинам было очень тяжело. Нужно было время прийти в себя, вернуться к нормальной жизни, избавиться от перманентного страха. Сложно было концентрироваться на учебе, когда все мысли о том, что каждый день люди страдают за решеткой, их близкие за них еще больше переживают, и жизнь останавливается.
Доучиться мне удалось, но жизнь после этого поменялась сильно. Когда ты попадаешь туда, относиться к проблемам начинаешь совсем по-другому: я жива и на свободе, мои близкие живы и на свободе, все остальное – решаемо. На самом деле, моя жизнь стала чуточку счастливее, пока 19 февраля 2022 года ко мне снова не пришли. Но это уже совсем другая история.